Итак, человек доместицировал сам себя. Что же это ему дало? И как повлияло на эволюционные вызовы?
Ну, во-первых, благодаря более мягкому отношению с сородичами, человек научился создавать по-настоящему большие коллективы. Что, в свою очередь, открыло для него возможность решать по-настоящему большие задачи. То, как преобразился мир за последние пару сотен лет - яркая демонстрация этих возможностей. И это важное приобретение: если сейчас, например, все доместицированные люди куда-нибудь исчезнут, в мире возникнут проблемы не только с производством микросхем, лекарств и спутников, но даже желающих ежедневно стоять у станка или управлять комбайном окажется мало. Слишком мало для поддержания существования цивилизации. А если попытаться создать большой коллектив из более древних форм человека, то эффективно заниматься они смогут разве что войной. И если будет не с кем – сами найдут. Да хотя бы друг с другом. Бей своих, чтобы чужие боялись – древний принцип, который для доместицированного человека уже как-то диковат.
Что-то ещё?
Хм... Вот если задуматься – какой эволюционный выигрыш получил волк, превратившись в собаку? Кажется, что самый большой выигрыш в том, что он научился жить вместе с человеком и получать жизненные блага от человека. Сказать, что одомашненные особи стали более умными, чем дикие, наверное, нельзя. Тот же волк очень умён в той среде, для которой он эволюционно предназначен. И назвать особо умным слюнявого пса, который мочится от радости при встрече с хозяином, тоже сложно. Конечно, если волка поместить в социальную среду, он не проявит там того интеллекта, который проявит собака, потому что собака рядом с людьми способна стать частью социума, для волка же это нечто невероятное – если с человеком подружиться он ещё изредка способен, то с социумом – уже нет.
Поэтому в интеллекте человек от доместикации, наверное, не выиграл. Но недавно я узнал такой любопытный факт: одомашненные особи обладают более высокой синаптической пластичностью. Если вырвать существо из привычной для него среды и поместить в какую-то новую среду, особи, прошедшие доместикацию, продемонстрируют большую гибкость синоптических связей в процессе приспособления к этой среде. Дикому волку – хоть кол на голове теши. Ему легче стать вымершим, чем поменять уклад жизни. А доместицированная особь приспособится быстрее. Любопытное эволюционное приобретение.
Третье приобретение, которое я мог бы назвать, связано с повышенной хрупкостью. Чем сложнее система, тем легче её поломать. Человек одомашненный стал более хрупким, чем человек дикий. Если когда-то столкновение с насилием было рутинной частью повседневности, и если ты выжил – значит ты успешен, то для человека доместицированного столкновение с насилием может приводить к травмам (даже не физическим), которые приходится влачить за собой всю жизнь, страдать и мучиться. Почему у зебр не бывает инфаркта? По той же причине, по которой зебру не удалось доместицировать не смотря на все попытки. Зебры – более дикие, чем хорошо приручаемые лошади, инфаркт у которых, кстати, есть. Впрочем, о том, какие психологические травмы носили в себе древние люди, мы не знаем. Зато можем сравнить себя с людьми из исторических записей. Не очень-то они страдали из-за тех вещей, которые ломают человека сегодня.
Что же это за странное приобретение такое – повышенная сложность=хрупкость? С одной стороны – ехать на супер-оснащённом Фольксвагене гораздо приятнее, чем на УАЗ Буханке (которая сразу зашибись получилась), а с другой стороны – ремонтировать супер-оснащённый Фольксваген... Особенно старыми инструментами – привычным ломом, кувалдой и такой-то матерью... Нет, не умеют сейчас надёжные машины делать, то ли было в старые времена. Напридумывали тут ку-культуру производства, культуру обслуживания, тфу... Так, о чём это я? Ах да. Конечно, повышенная сложность даёт нам больше возможностей для создания счастья, но она же делает необходимым больше знать о себе и понимать как с собой обращаться. Если не относиться к этому знанию как к чему-то обязательному, раскрыть весь потенциал хрупких людей не получится.
В предельном варианте доместикации человек становится кротким. Что в дополнение к уже названным приобретениям добавляет ещё одно – общество кротких людей не страдает от внутренней агрессии. Кроткие – это не те люди, которые не способны дать отпор в лоб, зато будут делать пакости исподтишка. Агрессии у них нет, или так мало, что она не доставляет проблем. Это существенно меняет возможности социального строительства – если в древнеримском взгляде на жизнь «человек человеку – волк», то для кротких людей человек – это в первую очередь друг, товарищ и брат. Около двух тысяч лет назад процент кротких людей в обществе стал настолько заметен, что им потребовалось детально осмыслить эту разницу мировоззрений и свои отличия от всех, кто был до них. Это осмысление нашло отражение в том числе в религии, и настолько потрясло человечество, что мы до сих пор ведём от него современное летоисчисление. Однако кротость делает людей в некотором роде «вкусными», и об этом чуть ниже.
А что там с эволюционными вызовами?
По прошествии веков мы наконец-то решили тот эволюционный вызов, с которого началась наша доместикация. Мы выстроили социум, способный создавать технологии, которые могут дать нам питательное изобилие. Сейчас мы можем накормить все человечество, несмотря на то что оно постоянно растет.
Я где-то слышал, что одна только Аргентина при желании могла бы накормить всю планету. Конечно, для этого им пришлось бы напрячься, но сам факт показывает, что мы живем в эпоху изобилия. А то, что мы этого изобилия не видим, связано скорее с социальными особенностями распределения, чем с природными проблемами. Природные проблемы удалось преодолеть.
Одновременно с возможностью изобилия мы получили огромную силу влияния на экосистему. Известный пример с воробьями в Китае, наверное, все знают. Человеческие потери в результате этой ошибки были сопоставимы с потерями Китая во второй Мировой войне. Про учёного, который «нанес атмосфере больше вреда, чем любой другой организм в истории Земли», тоже, наверное, все слышали.
Но есть пример даже более близкий.
В благословенном 20м веке, наконец-то стало возможным массово дать людям индивидуальное жильё. Какое счастье! Можно наконец-то оградиться стенами от назойливых родственников с их заморочками. Тёмная сторона человеческих общин несла в себе столько страданий, что люди с радостью воспользовались этой возможностью. И вдруг... Оказалось, что с распадом «больших семей» и переходу к «индивидуальным семьям» мы потеряли множество психологических регуляторов для формирования счастливых отношений. Одна женщина вспоминала, как вышла замуж за якута и попала в «большую семью». Многочисленные родственники совали нос во всё, и это напрягало. Пока не родился ребёнок. Вот только тут стало понятно, насколько это хорошо – никаких проблем с ребёнком нет. Вокруг множество родственников, готовых помочь и имеющих реальный опыт воспитания собственных детей. Живой опыт – не книжный, книги-то мы все читать умеем. Вот так «почти не напрягаясь» мы можем ломать собственную экосистему, просто пытаясь сделать её более удобной.
Достигнутое изобилие сформировало очень интересные условия для новой эволюции.
Для людей стало не обязательно упахиваться, чтобы добыть себе пропитание. Сейчас средства к существованию можно получить множеством относительно честных или совершенно нечестных способов. Это привело к формированию социального паразитизма во всех областях жизни человека. В принципе, воры и мошенники были во все времена, но настолько обильное появление паразитов стало возможным сейчас, как никогда раньше.
Люди, воспитанные на советской идеологии, привыкли считать, что есть правящий класс, который паразитирует на рабочем классе. На самом деле все гораздо хуже, потому что паразитирует все, кто только хочет, на всех на ком только может.
Люмплен-пролетариат готов паразитировать на государстве: накорми нас голодных, иначе мы устроим бунт. Это форма агрессивного паразитирования «слабых» над «сильными».
Система управления большим социумом требует сложных бюрократических процессов, которые мало кто понимает. И это тоже создает соблазн для того, чтобы начать паразитировать на этом. Брать взятки, злоупотреблять имеющейся властью, находя лазейки для того, чтобы оставаться безнаказанным.
Юридические отношения в сложном социуме становятся настолько сложны, что требуют специального образования, специального языка, которого не понимают «обычные» люди. И это тоже создаёт плацдарм для паразитирования – как на отдельных гражданах, так и на судебной системе и государстве в целом.
Любая «закрытая» профессия создаёт соблазн начать паразитировать. Ремонтники посудомоечных машин похожи на ремонтников автомобилей тем, что способны накрутить стоимость своих работ до пределов терпения покупателя. Что в случае кроткого покупателя окажется намного больше объективной стоимости совершаемого труда.
Вершина власти создает огромный соблазн для паразитирования. Это ярко видно по трансформациям феодального общества. Изначально, когда феодализм в Европе только начинал формироваться, идея о том, что разделение труда может быть проведено по такой границе, когда крестьяне выращивают урожай, а феодалы воюют – была очень прогрессивной, потому что она позволила повысить эффективность труда и там, и там многократно. И это был выгодный взаимообмен как для воинов, получивших большое количество плодов крестьянского труда, так и для крестьян, которые, глядя на воинов, возвращающихся с войны – кто без руки или уха, кто со шрамом через всё лицо – сразу видели, за что они этих людей кормят. Однако, по прошествии времени, когда феодальные отношения установились более-менее по всей территории Европы, феодалы вдруг осознали, что воевать друг с другом – не выгодно, а доить собственных крестьян – наоборот выгодно. И изначально прогрессивный строй стал строем паразитическим.
Это справедливо для любого строя. Какой бы социальный строй не был изобретен, в какой-то момент у людей, имеющих доступ к власти, возникает вопрос: «ну, о народе мы позаботились, а что мы сделали для счастья своего?» И тут выясняется, что для счастья своего можно сделать очень и очень много. Непропорционально много! Да и кому там дозволено следить за этой пропорциональностью... Соблазн использовать выстроенную систему не для всеобщего счастья, а для счастья своего, есть всегда.
А в семье паразитизм не желаете? Русская народная сказка:
Жил-был старик со старухою; у них был сын, по имени Иван. Кормили они его, пока большой вырос, а потом и говорят:
— Ну, сынок, доселева мы тебя кормили, а нынче корми ты нас до самой смерти.
Отвечал им Иван:
— Когда кормили меня до возраста лет, то кормите и до уса.
Выкормили его до уса и говорят:
— Ну, сынок, мы кормили тебя до уса, теперь ты корми нас до самой смерти.
— Эх, батюшка, и ты, матушка, — отвечает сын, — когда кормили меня до уса, то кормите и до бороды.
Нечего делать, кормили-поили его старики до бороды, а после и говорят:
— Ну, сынок, мы кормили тебя до бороды, нынче ты нас корми до самой смерти.
— А коли кормили до бороды, так кормите и до старости!
Тут старик не выдержал, пошел к барину бить челом на сына...
Примечательно, что сказка называется «Вор».
А ещё я говорил, что кроткие – в некотором роде «вкусные». Ещё бы – отберёшь у них что-то, а в ответ – ничего. Очень удобно. Как там говорилось в анекдоте – чем человек отличается от утки? Тем, что утку можно съесть только один раз. А есть ещё анекдот про свинью без ноги: «если мне всего лишь холодца захотелось, зачем всю свинью резать?» В современном мире очень много приёмов (вполне законных!) съесть даже не всего человека, а только его часть. Например, съесть его будущее. И окружающие это даже не сразу заметят.
Вот и получается, что выстроенный современный мир человека, способного создавать изобилие, порождает миллионы форм паразитизма, от которого на сегодняшний день не очень понятно, как избавиться.
Паразитология показывает большую вариативность возможного развития отношений между паразитами и тех, на ком они паразитируют.
Например, в экспериментах с клеточными колониями, состоящими из «честных» клеток, тратящих силы на вырабатывание общего ресурса, и клеток-паразитов, которые пользуются этим ресурсом и не вносят вклад в его производство, наблюдались случаи, когда перед лицом гибели колонии, клетки-паразиты очень удачно мутировали, переставали быть паразитами и становились прародителями обновлённой колонии клеток с иммунитетом к изжившей себя разновидности паразитизма. Весьма любопытный поворот.
В то же время, вальбахия сделала нематод неспособными размножаться без участия самой вальбахии. И если заражённых нематод при помощи антибиотика излечить от вальбахий, для них это будет совершенно бесполезно – генетические нарушения таковы, что излеченные особи окажутся бесплодны.
А ведь эволюционное давление человека, созданное другими людьми, по-прежнему сохраняется. Со временем это может привести к супердоместикации – когда человек не только не сможет сопротивляться паразитическому воздействию, но и будет считать его единственно возможным способом жить.
Мда. С учётом такого разнообразия возможных исходов, ядерная война уже не кажется самым страшным, что может случиться с Человечеством.
Можно сказать, что борьба между возможностью процветания и возможностью паразитизма, способного сожрать любое процветание – это наш новый эволюционный вызов.
И то, что человеку, имея огромную силу влияния на экосистему, придётся научиться влиять на себя и на окружающий мир экологично – это второй, очень значимый эволюционный вызов.
Эти вызовы даже не политические, это вызовы именно эволюционные.
И у нас есть инструмент, при помощи которого мы можем ответить на эти вызовы. Это наше Сознание. Но о Сознании нужен отдельный разговор.
А пока чем бы подсластить момент? Не хочется заканчивать рассказ на тревожной ноте.
Да вот хотя бы тем, что наши эволюционные приобретения ещё не закончились. Вот ещё удивительное наблюдение.
Как-то раз, после обсуждения очередного контракта, контрагенты повели нас в ресторан и щедро проставились. И вот после очередной перемены приносят блюдо с раками. Тут я замечаю странную борьбу внутри себя. Я никогда не пробовал раков и мне любопытно узнать – что же это такое. Но в то же самое время я не могу это сделать, потому что вижу перед собой братскую могилу. Вот они – сваренные заживо, бессильно тянули клешни – вылезти пытались. И если это чувство не останавливать, а поискать в сети подробности их приготовления, можно узнать, что представления об отсутствии боли у раков уже считаются устаревшими. После такой внутренней борьбы можно понять о человеке кое-что ещё.
Мы отрастили сочувствие настолько огромное, что можем направить его на самые дальние концы мира, направить на то, для чего изначально это сочувствие, наверное, даже не предназначалось. Мы можем направить его даже на свою еду.
Это тоже открывает новые эволюционные возможности. Мы можем вступить в такие отношения с мирозданием, когда, благодаря своему сочувствию, мы будем решать не только свои – человеческие проблемы, но сможем решать проблемы всего окружающего мира, используя силу своего Сознания. И тем самым мы сможем отплатить окружающему миру за то, как смело и по-хозяйски мы берем его плоды в собственное пользование.
Пожалуй, и это не всё о нашей эволюции, но на сегодня всё.
P.S.
«Ученые не знают, сколько всего на Земле видов паразитов, зато они знают другую поразительную вещь: паразитические виды на нашей планете составляют большинство. По некоторым оценкам, число паразитических видов превосходит число свободноживущих вчетверо. Иными словами, наука о жизни – это в основном паразитология.
Книга, которую вы держите в руках, посвящена именно этому новому взгляду на жизнь. Десятилетиями о паразитах никто всерьез не думал, но в последнее время они привлекли к себе внимание многих ученых. Вообще говоря, требуется немало времени и усилий, чтобы по достоинству оценить сложнейшие механизмы адаптации, выработанные паразитами; даже увидеть их очень и очень непросто. Паразиты умеют кастрировать своих хозяев и брать под контроль их сознание. Трематода в пару сантиметров длиной способна обмануть нашу иммунную систему и заставить ее считать себя такой же безвредной, как наша собственная кровь. Оса впрыскивает в клетки гусеницы собственные гены, чтобы подавить иммунную систему будущего хозяина.
Только сейчас ученые всерьез задумались о том, что паразиты могут быть не менее важными звеньями экосистемы, чем львы и леопарды. И только сейчас они начинают понимать, что паразиты были одной из главных, а может быть, и самой главной движущей силой эволюции.
Возможно, мне следовало здесь сказать – эволюции меньшинства форм жизни, которые не являются паразитическими. К этой мысли нелегко привыкнуть.»
(с) Карл Циммерман. "Паразит – царь природы: Тайный мир самых опасных существ на Земле".
Upd.27.01.2025
читать дальше
Ну, во-первых, благодаря более мягкому отношению с сородичами, человек научился создавать по-настоящему большие коллективы. Что, в свою очередь, открыло для него возможность решать по-настоящему большие задачи. То, как преобразился мир за последние пару сотен лет - яркая демонстрация этих возможностей. И это важное приобретение: если сейчас, например, все доместицированные люди куда-нибудь исчезнут, в мире возникнут проблемы не только с производством микросхем, лекарств и спутников, но даже желающих ежедневно стоять у станка или управлять комбайном окажется мало. Слишком мало для поддержания существования цивилизации. А если попытаться создать большой коллектив из более древних форм человека, то эффективно заниматься они смогут разве что войной. И если будет не с кем – сами найдут. Да хотя бы друг с другом. Бей своих, чтобы чужие боялись – древний принцип, который для доместицированного человека уже как-то диковат.
Что-то ещё?
Хм... Вот если задуматься – какой эволюционный выигрыш получил волк, превратившись в собаку? Кажется, что самый большой выигрыш в том, что он научился жить вместе с человеком и получать жизненные блага от человека. Сказать, что одомашненные особи стали более умными, чем дикие, наверное, нельзя. Тот же волк очень умён в той среде, для которой он эволюционно предназначен. И назвать особо умным слюнявого пса, который мочится от радости при встрече с хозяином, тоже сложно. Конечно, если волка поместить в социальную среду, он не проявит там того интеллекта, который проявит собака, потому что собака рядом с людьми способна стать частью социума, для волка же это нечто невероятное – если с человеком подружиться он ещё изредка способен, то с социумом – уже нет.
Поэтому в интеллекте человек от доместикации, наверное, не выиграл. Но недавно я узнал такой любопытный факт: одомашненные особи обладают более высокой синаптической пластичностью. Если вырвать существо из привычной для него среды и поместить в какую-то новую среду, особи, прошедшие доместикацию, продемонстрируют большую гибкость синоптических связей в процессе приспособления к этой среде. Дикому волку – хоть кол на голове теши. Ему легче стать вымершим, чем поменять уклад жизни. А доместицированная особь приспособится быстрее. Любопытное эволюционное приобретение.
Третье приобретение, которое я мог бы назвать, связано с повышенной хрупкостью. Чем сложнее система, тем легче её поломать. Человек одомашненный стал более хрупким, чем человек дикий. Если когда-то столкновение с насилием было рутинной частью повседневности, и если ты выжил – значит ты успешен, то для человека доместицированного столкновение с насилием может приводить к травмам (даже не физическим), которые приходится влачить за собой всю жизнь, страдать и мучиться. Почему у зебр не бывает инфаркта? По той же причине, по которой зебру не удалось доместицировать не смотря на все попытки. Зебры – более дикие, чем хорошо приручаемые лошади, инфаркт у которых, кстати, есть. Впрочем, о том, какие психологические травмы носили в себе древние люди, мы не знаем. Зато можем сравнить себя с людьми из исторических записей. Не очень-то они страдали из-за тех вещей, которые ломают человека сегодня.
Что же это за странное приобретение такое – повышенная сложность=хрупкость? С одной стороны – ехать на супер-оснащённом Фольксвагене гораздо приятнее, чем на УАЗ Буханке (которая сразу зашибись получилась), а с другой стороны – ремонтировать супер-оснащённый Фольксваген... Особенно старыми инструментами – привычным ломом, кувалдой и такой-то матерью... Нет, не умеют сейчас надёжные машины делать, то ли было в старые времена. Напридумывали тут ку-культуру производства, культуру обслуживания, тфу... Так, о чём это я? Ах да. Конечно, повышенная сложность даёт нам больше возможностей для создания счастья, но она же делает необходимым больше знать о себе и понимать как с собой обращаться. Если не относиться к этому знанию как к чему-то обязательному, раскрыть весь потенциал хрупких людей не получится.
В предельном варианте доместикации человек становится кротким. Что в дополнение к уже названным приобретениям добавляет ещё одно – общество кротких людей не страдает от внутренней агрессии. Кроткие – это не те люди, которые не способны дать отпор в лоб, зато будут делать пакости исподтишка. Агрессии у них нет, или так мало, что она не доставляет проблем. Это существенно меняет возможности социального строительства – если в древнеримском взгляде на жизнь «человек человеку – волк», то для кротких людей человек – это в первую очередь друг, товарищ и брат. Около двух тысяч лет назад процент кротких людей в обществе стал настолько заметен, что им потребовалось детально осмыслить эту разницу мировоззрений и свои отличия от всех, кто был до них. Это осмысление нашло отражение в том числе в религии, и настолько потрясло человечество, что мы до сих пор ведём от него современное летоисчисление. Однако кротость делает людей в некотором роде «вкусными», и об этом чуть ниже.
А что там с эволюционными вызовами?
По прошествии веков мы наконец-то решили тот эволюционный вызов, с которого началась наша доместикация. Мы выстроили социум, способный создавать технологии, которые могут дать нам питательное изобилие. Сейчас мы можем накормить все человечество, несмотря на то что оно постоянно растет.
Я где-то слышал, что одна только Аргентина при желании могла бы накормить всю планету. Конечно, для этого им пришлось бы напрячься, но сам факт показывает, что мы живем в эпоху изобилия. А то, что мы этого изобилия не видим, связано скорее с социальными особенностями распределения, чем с природными проблемами. Природные проблемы удалось преодолеть.
Одновременно с возможностью изобилия мы получили огромную силу влияния на экосистему. Известный пример с воробьями в Китае, наверное, все знают. Человеческие потери в результате этой ошибки были сопоставимы с потерями Китая во второй Мировой войне. Про учёного, который «нанес атмосфере больше вреда, чем любой другой организм в истории Земли», тоже, наверное, все слышали.
Но есть пример даже более близкий.
В благословенном 20м веке, наконец-то стало возможным массово дать людям индивидуальное жильё. Какое счастье! Можно наконец-то оградиться стенами от назойливых родственников с их заморочками. Тёмная сторона человеческих общин несла в себе столько страданий, что люди с радостью воспользовались этой возможностью. И вдруг... Оказалось, что с распадом «больших семей» и переходу к «индивидуальным семьям» мы потеряли множество психологических регуляторов для формирования счастливых отношений. Одна женщина вспоминала, как вышла замуж за якута и попала в «большую семью». Многочисленные родственники совали нос во всё, и это напрягало. Пока не родился ребёнок. Вот только тут стало понятно, насколько это хорошо – никаких проблем с ребёнком нет. Вокруг множество родственников, готовых помочь и имеющих реальный опыт воспитания собственных детей. Живой опыт – не книжный, книги-то мы все читать умеем. Вот так «почти не напрягаясь» мы можем ломать собственную экосистему, просто пытаясь сделать её более удобной.
Достигнутое изобилие сформировало очень интересные условия для новой эволюции.
Для людей стало не обязательно упахиваться, чтобы добыть себе пропитание. Сейчас средства к существованию можно получить множеством относительно честных или совершенно нечестных способов. Это привело к формированию социального паразитизма во всех областях жизни человека. В принципе, воры и мошенники были во все времена, но настолько обильное появление паразитов стало возможным сейчас, как никогда раньше.
Люди, воспитанные на советской идеологии, привыкли считать, что есть правящий класс, который паразитирует на рабочем классе. На самом деле все гораздо хуже, потому что паразитирует все, кто только хочет, на всех на ком только может.
Люмплен-пролетариат готов паразитировать на государстве: накорми нас голодных, иначе мы устроим бунт. Это форма агрессивного паразитирования «слабых» над «сильными».
Система управления большим социумом требует сложных бюрократических процессов, которые мало кто понимает. И это тоже создает соблазн для того, чтобы начать паразитировать на этом. Брать взятки, злоупотреблять имеющейся властью, находя лазейки для того, чтобы оставаться безнаказанным.
Юридические отношения в сложном социуме становятся настолько сложны, что требуют специального образования, специального языка, которого не понимают «обычные» люди. И это тоже создаёт плацдарм для паразитирования – как на отдельных гражданах, так и на судебной системе и государстве в целом.
Любая «закрытая» профессия создаёт соблазн начать паразитировать. Ремонтники посудомоечных машин похожи на ремонтников автомобилей тем, что способны накрутить стоимость своих работ до пределов терпения покупателя. Что в случае кроткого покупателя окажется намного больше объективной стоимости совершаемого труда.
Вершина власти создает огромный соблазн для паразитирования. Это ярко видно по трансформациям феодального общества. Изначально, когда феодализм в Европе только начинал формироваться, идея о том, что разделение труда может быть проведено по такой границе, когда крестьяне выращивают урожай, а феодалы воюют – была очень прогрессивной, потому что она позволила повысить эффективность труда и там, и там многократно. И это был выгодный взаимообмен как для воинов, получивших большое количество плодов крестьянского труда, так и для крестьян, которые, глядя на воинов, возвращающихся с войны – кто без руки или уха, кто со шрамом через всё лицо – сразу видели, за что они этих людей кормят. Однако, по прошествии времени, когда феодальные отношения установились более-менее по всей территории Европы, феодалы вдруг осознали, что воевать друг с другом – не выгодно, а доить собственных крестьян – наоборот выгодно. И изначально прогрессивный строй стал строем паразитическим.
Это справедливо для любого строя. Какой бы социальный строй не был изобретен, в какой-то момент у людей, имеющих доступ к власти, возникает вопрос: «ну, о народе мы позаботились, а что мы сделали для счастья своего?» И тут выясняется, что для счастья своего можно сделать очень и очень много. Непропорционально много! Да и кому там дозволено следить за этой пропорциональностью... Соблазн использовать выстроенную систему не для всеобщего счастья, а для счастья своего, есть всегда.
А в семье паразитизм не желаете? Русская народная сказка:
Жил-был старик со старухою; у них был сын, по имени Иван. Кормили они его, пока большой вырос, а потом и говорят:
— Ну, сынок, доселева мы тебя кормили, а нынче корми ты нас до самой смерти.
Отвечал им Иван:
— Когда кормили меня до возраста лет, то кормите и до уса.
Выкормили его до уса и говорят:
— Ну, сынок, мы кормили тебя до уса, теперь ты корми нас до самой смерти.
— Эх, батюшка, и ты, матушка, — отвечает сын, — когда кормили меня до уса, то кормите и до бороды.
Нечего делать, кормили-поили его старики до бороды, а после и говорят:
— Ну, сынок, мы кормили тебя до бороды, нынче ты нас корми до самой смерти.
— А коли кормили до бороды, так кормите и до старости!
Тут старик не выдержал, пошел к барину бить челом на сына...
Примечательно, что сказка называется «Вор».
А ещё я говорил, что кроткие – в некотором роде «вкусные». Ещё бы – отберёшь у них что-то, а в ответ – ничего. Очень удобно. Как там говорилось в анекдоте – чем человек отличается от утки? Тем, что утку можно съесть только один раз. А есть ещё анекдот про свинью без ноги: «если мне всего лишь холодца захотелось, зачем всю свинью резать?» В современном мире очень много приёмов (вполне законных!) съесть даже не всего человека, а только его часть. Например, съесть его будущее. И окружающие это даже не сразу заметят.
Вот и получается, что выстроенный современный мир человека, способного создавать изобилие, порождает миллионы форм паразитизма, от которого на сегодняшний день не очень понятно, как избавиться.
Паразитология показывает большую вариативность возможного развития отношений между паразитами и тех, на ком они паразитируют.
Например, в экспериментах с клеточными колониями, состоящими из «честных» клеток, тратящих силы на вырабатывание общего ресурса, и клеток-паразитов, которые пользуются этим ресурсом и не вносят вклад в его производство, наблюдались случаи, когда перед лицом гибели колонии, клетки-паразиты очень удачно мутировали, переставали быть паразитами и становились прародителями обновлённой колонии клеток с иммунитетом к изжившей себя разновидности паразитизма. Весьма любопытный поворот.
В то же время, вальбахия сделала нематод неспособными размножаться без участия самой вальбахии. И если заражённых нематод при помощи антибиотика излечить от вальбахий, для них это будет совершенно бесполезно – генетические нарушения таковы, что излеченные особи окажутся бесплодны.
А ведь эволюционное давление человека, созданное другими людьми, по-прежнему сохраняется. Со временем это может привести к супердоместикации – когда человек не только не сможет сопротивляться паразитическому воздействию, но и будет считать его единственно возможным способом жить.
Мда. С учётом такого разнообразия возможных исходов, ядерная война уже не кажется самым страшным, что может случиться с Человечеством.
Можно сказать, что борьба между возможностью процветания и возможностью паразитизма, способного сожрать любое процветание – это наш новый эволюционный вызов.
И то, что человеку, имея огромную силу влияния на экосистему, придётся научиться влиять на себя и на окружающий мир экологично – это второй, очень значимый эволюционный вызов.
Эти вызовы даже не политические, это вызовы именно эволюционные.
И у нас есть инструмент, при помощи которого мы можем ответить на эти вызовы. Это наше Сознание. Но о Сознании нужен отдельный разговор.
А пока чем бы подсластить момент? Не хочется заканчивать рассказ на тревожной ноте.
Да вот хотя бы тем, что наши эволюционные приобретения ещё не закончились. Вот ещё удивительное наблюдение.
Как-то раз, после обсуждения очередного контракта, контрагенты повели нас в ресторан и щедро проставились. И вот после очередной перемены приносят блюдо с раками. Тут я замечаю странную борьбу внутри себя. Я никогда не пробовал раков и мне любопытно узнать – что же это такое. Но в то же самое время я не могу это сделать, потому что вижу перед собой братскую могилу. Вот они – сваренные заживо, бессильно тянули клешни – вылезти пытались. И если это чувство не останавливать, а поискать в сети подробности их приготовления, можно узнать, что представления об отсутствии боли у раков уже считаются устаревшими. После такой внутренней борьбы можно понять о человеке кое-что ещё.
Мы отрастили сочувствие настолько огромное, что можем направить его на самые дальние концы мира, направить на то, для чего изначально это сочувствие, наверное, даже не предназначалось. Мы можем направить его даже на свою еду.
Это тоже открывает новые эволюционные возможности. Мы можем вступить в такие отношения с мирозданием, когда, благодаря своему сочувствию, мы будем решать не только свои – человеческие проблемы, но сможем решать проблемы всего окружающего мира, используя силу своего Сознания. И тем самым мы сможем отплатить окружающему миру за то, как смело и по-хозяйски мы берем его плоды в собственное пользование.
Пожалуй, и это не всё о нашей эволюции, но на сегодня всё.
P.S.
«Ученые не знают, сколько всего на Земле видов паразитов, зато они знают другую поразительную вещь: паразитические виды на нашей планете составляют большинство. По некоторым оценкам, число паразитических видов превосходит число свободноживущих вчетверо. Иными словами, наука о жизни – это в основном паразитология.
Книга, которую вы держите в руках, посвящена именно этому новому взгляду на жизнь. Десятилетиями о паразитах никто всерьез не думал, но в последнее время они привлекли к себе внимание многих ученых. Вообще говоря, требуется немало времени и усилий, чтобы по достоинству оценить сложнейшие механизмы адаптации, выработанные паразитами; даже увидеть их очень и очень непросто. Паразиты умеют кастрировать своих хозяев и брать под контроль их сознание. Трематода в пару сантиметров длиной способна обмануть нашу иммунную систему и заставить ее считать себя такой же безвредной, как наша собственная кровь. Оса впрыскивает в клетки гусеницы собственные гены, чтобы подавить иммунную систему будущего хозяина.
Только сейчас ученые всерьез задумались о том, что паразиты могут быть не менее важными звеньями экосистемы, чем львы и леопарды. И только сейчас они начинают понимать, что паразиты были одной из главных, а может быть, и самой главной движущей силой эволюции.
Возможно, мне следовало здесь сказать – эволюции меньшинства форм жизни, которые не являются паразитическими. К этой мысли нелегко привыкнуть.»
(с) Карл Циммерман. "Паразит – царь природы: Тайный мир самых опасных существ на Земле".
Upd.27.01.2025
читать дальше